О силе и вере.
Амбассадор бренда спортивной одежды Athlex Сергей Павлович – главный тяжеловес UFC из России прямо сейчас. Для болельщиков его образ ассоциируется с устрашающей силой (все победы в лиге – нокаутом в первом раунде), а имя в заголовках часто соседствует с уже шаблонным «русский богатырь».
Мы поговорили с Павловичем, чтобы показать его с другой стороны и узнать: в чем он уязвим и как реагирует на критику и воспринимает ошибки.
«Понятия на улице были правильными: если что-то сказал, надо сделать и не ябедничать»
В детстве я был хулиганистым и шустрым. Наверное, как и все, любил бегать, прыгать. Все это затянуло в спорт. Мы росли в поселке, где были старшие ребята. Видел ролик, где показывают сегодняшних 11-классников и школьников 99-го года, крепких ребят. Именно так и было. В моем детстве все старшеклассники были подтянутыми – мы всегда смотрели на них и думали: «Подрастем и хотим быть такими же крепкими и сильными».
Окружающая среда такая. Росли на улице. Раньше было чуть по-другому: приходилось отдавать отчет поступкам, а чтобы с тобой считались, ты должен был из себя что-то представлять. Если ты на улице, то побеждает сильнейший.
Мне кажется, тогда понятия на улице были правильными – и все это влияло на восприятие: если что-то сказал, надо сделать и не ябедничать. Например, подрался, пришел домой с порванными вещами. Родители спрашивают: «Что случилось?» Отвечаешь: «Упал». Хотя видно, что не упал.
Не скажу, что я был хорошим учеником. Больше непоседа. Мой старший брат учился прилежно, а в школе нас учила одна и та же учительница. Она говорила, что мы небо и земля. Потому что брат послушный и правильный, а я абсолютная противоположность. Учителя не понимали, как такое возможно, что два родных брата такие разные.
Конечно, родители говорили равняться на старшего брата. Но у нас разные характеры. Не скажу, что дома меня жестко наказывали – так, как и должны наказывать. Сейчас вспоминаю это и думаю: «Я бы еще жестче наказывал». Потому что хулиган.
«Мог что-то натворить в школе. Другая мама сказала бы: «Вот ты засранец». А моя говорила: «Ну что ж ты так, сыночек?»
В детстве родители тебя так любят, что им ничего не нужно доказывать. Мог что-то натворить в школе, после чего про меня говорили все родительское собрание. Другая мама сказала бы: «Вот ты засранец». А моя приходила и говорила: «Ну что ж ты так, сыночек?» И этих слов достаточно, чтобы понять, что тебя любят.
В 90-е было тяжело, как и всем, хотя я больше помню нулевые. Бывали периоды, когда не хватало денег. Однажды на Новый год мы с братом сдали алюминий и отдали деньги маме, а она на них сделала оливье и купила газировку. Сейчас кажется, что ни одно блюдо не настолько вкусное, как тогда.
Сейчас уже взрослым думаю: «А какой подарок?» Кто-то на Новый год мог остаться без праздничного стола, кушать было нечего. Тогда это было нормальным. Думаю, праздничный стол ценнее подарков. Этого хватало. Раньше самое страшное – что тебя на улицу не выпустят. Какие там игрушки? Это не имело серьезного значения. Друзья позвали в футбол или гулять, а ты дома – вот это страшно.
Конечно, в том возрасте много чего не сделал для родителей. В детстве, даже когда стали постарше, мы все равно оставались баловниками. Идешь вечером гулять, приходишь поздно. А мама сидит и носки зашивает. Говоришь: «Почему не спишь?» Отвечает: «Ну как же я усну?» Осознаешь только с возрастом, а тогда это понимали единицы.
«На каждого сильного найдется еще сильнее. Через боль ты становишься более уравновешенным, спокойным»
В школе я был маленький, белобрысый, худой, но жилистый. Когда спрашивали, кто у нас самый сильный в классе, ребята показывали на меня. Но все думали: «Да как?» Подерешься с кем-нибудь – раз, и твой враг стал другом. А потом он говорит: «На тебя посмотришь, вроде маленький и слабенький». Если тогда секции были бы доступнее, мы бы, может, и не дрались на улицах.
До девятого класса я был небольшого роста. Помню, подходил к маме, мерился: «Мам, когда я вырасту?» Она всегда говорила: «Вырастешь, вырастешь». Появилась мотивация. И потом перед 10-м классом я каждый день вовремя засыпал, утрамбовывал в себя еду, каши кушал. Если не мог есть, то ходил, а потом на мужском: «Надо съесть».
Набрал массу, пришел в 10-й класс – сверстники удивились. Мне всегда хотелось быть подтянутым, крепким. Всегда нравился спорт – я вообще попал в секцию борьбы в пять лет, когда еще ходил в детский сад. Ведь как раньше было? С улицы кто-то пошел из старших – и все начинали ходить.
Хотя там были легкие тренировки, не что-то сверхъестественное. Плакать? Как это плакать? Мне бы тогда досталось от старшего брата. Конечно, не было такого, что ни одной слезы не проронил, но чтобы плакать…
Наверное, это считалось нехорошим тоном – рыдать и ябедничать. Смотрели на старших, что если ты мужчина, то должен перетерпеть боль. Однажды я подрался на улице, мне надавали. Рыдаю, подхожу к отцу жаловаться. А он мне: «Ябедничаешь?» Дал подзатыльник и поставил в угол. Я понял, что ябедничать нельзя, и с того момента этого не делаю.
Дрались на улицах, но это большое слово. Не назову это прямо драками. Самое интересное, что все было с добром, что ли. То есть не было такого, что ты весь год ходишь и дуешься. Подрались, руки пожали – и все.
Еще знаете, как было? Помню, шел на пруд, а там ребята с другого конца поселка – дали мне по щам. Рассказал об этом дома. Думаю: «Сейчас брат поедет за меня мстить». Прыгнули на велик, доехали. И в итоге я дрался с каждым из них. То есть брат впрягался, но в том плане, что если я проигрывал, то он снимал с меня соперника. При этом все равно приходилось драться, вырабатывать силу воли.
Это приучило к пониманию, что на каждого сильного найдется еще сильнее. Через боль ты становишься более уравновешенным, спокойным. Наверное, у нас было совсем другое детство, чтобы мы задумывались о страхах. Может быть, у нас не было всего в изобилии. Помню, когда купили обычный мяч, собрались всей улицей погонять в футбол и были счастливы, а сейчас это даже не повод для радости.
«На перемене выходили с товарищем на турники: кто первый спрыгнет, тот слабак. Если я уступал, воспринимал это не как слабость, а как мотивацию»
Помню, как я занимался гандболом и должен был играть за команду Ростовской области. Поехали на неделю на сборы. Я неплохо играл в гандбол, но был небольшого роста. Уже после сборов тренер сказал мне: «Ты неперспективный». А я ходил сразу на две тренировки – и к старшим, и к своим. Подумал: «Значит, это не мой вид спорта». И бросил.
Злость была, но не в том виде. Такое шустрое детство, что не было времени на обиды. Потому что только домой пришел, друзья сразу: «Серега, выходи!» Сидеть и пускать сопли просто некогда. Сейчас вспоминаю ту историю [с уходом из гандбола] с улыбкой, потому что все, что ни делается, – к лучшему. Все по воле Божьей.
Хотя конкуренции хватало с самого садика. Всегда нужно конкурировать. Помню, на каждой перемене выходили с товарищем на брусья и турники. Кто первый спрыгнет, тот слабак. Такая здоровая конкуренция присутствовала всегда и во всем.
Если я в чем-то уступал, воспринимал это не как слабость, а как мотивацию. Если видишь, что кто-то талантливее и сильнее, это большой стимул, чтобы не расслабляться и больше трудиться. Когда работаешь с кем-то, кто в чем-то лучше, возьмешь и почерпнешь это от него. Есть возможность улучшить навыки.
Когда проигрывал до перехода в профессионалы, была не обида, а злость – и только на себя. Если что-то не сделал, кроме тебя в этом никто не виноват. Всегда нужно быть на голову сильнее, чтобы не возникало вопросов. Так в любом виде спорта. Поэтому, если проиграл, нужно дорабатывать.
Когда я проиграл Алистару Овериму [в 2018 году], не было такого, что меня что-то надломило. Наверное, свожу все к непрофессионализму – нужно было поехать туда [в Китай] за две недели. Думал: «Да нормально, все будет хорошо». Но появились сложности на фоне акклиматизации. Поэтому вопросы только к себе.
Опять же возвращаемся в детство. Наверное, психологическая закалка идет оттуда. Не было такого, что только ты мог победить – могли и тебе по соплям надавать. Это борьба с самим собой в разных аспектах – не только физическая, но и ментальная. Ее я прошел еще в детстве, поэтому морально абсолютно спокоен.
«В моей жизни нет слова «депрессия». Если человек трудится, у него не будет этого понятия»
После Оверима я был зол только на себя и ни на кого другого. Да, потом [после победы над Марсело Голмом в 2019 году] обратился к фанатам и передал привет диванным войскам. Но сейчас воспринимаю критику вообще по-другому. Мне кажется, теперь я профессионал. Все, кто болеет за меня, переживает, – им благодарность. Кто по-другому смотрит – их не осуждаю, потому что для всех мил не будешь.
Критические замечания воспринимаю с улыбкой. Мы тренируемся, у меня команда. Если есть что-то адекватное, мы это принимаем. Понятно, что с соседнего лужка видно лучше. Но зачем впитывать, слушать и тратить время на не совсем экспертное мнение?
В последнее время иногда читаю комментарии. После поражения от Тома Аспиналла приятно удивился, что было много слов поддержки. Был кто-то, кто говорил плохое, но пишущие такое ребята сами держали оборону.
Нет такого, что из-за какого-то поражения переживаю больше или меньше. Делаю выводы, провожу домашнюю работу. Переспал с этой мыслью – двигаюсь дальше. Даже когда выигрываю бой, нет такого, что сижу и 50 дней смотрю, как победил. Страница закрыта. Момент рефлексии минимальный. Я не должен долго оставаться в том, что уже прошло.
После боев не сплю. Максимум – час, потому что бьет адреналин. До боя во всем себя ограничиваю. В последние дни убираю все ненужное, чтобы ничего не сбивало и не отвлекало. Я не комплексовал и всегда был стрессоустойчив. В моей жизни нет такого слова «депрессия». Мне кажется, если человек трудится, у него меньше времени рефлексировать и загонять себя.
«Без веры человек беден. Стараюсь посещать церковь каждое воскресенье»
Я понимаю, что обладаю большой физической силой, но это накладывает дополнительную ответственность. У тебя семья, родственники, ты за них ответственен. Не только в том, чтобы было что надеть и покушать, но и в том, чтобы находиться рядом. Нужно думать не только о себе.
Наверное, раньше я был очень вспыльчивым, но с годами успокоился. А чего нервничать? Чего суетиться? Куда спешить? Всему свое время. Мы придем ко всем нужным делам. Бывает, пылю, но держу себя в руках. Злюсь, но окружающим не показываю. Наверное, чаще это случается за рулем.
Слава Богу, давно такого не было, чтобы попадались дураки. Помню, два года назад готовился к бою и еле сдержался [в конфликтной ситуации]. Потом думал: «Слава Богу». Знаете, аж ноги затряслись от злости. Сдержался. Представляю, что вся злость куда-то заливается, хотя я уже морально там, в голове предрешен исход. Но в этом сила – сдержаться.
В армии я покрестился. И это не объяснить [как к этому пришел]. В детстве меня не крестили: советские люди были около веры, хотя бабушка – верующая. Не было такого, что совсем атеисты: знали все церковные праздники, не богохульничали. Помню, мне говорили, что нельзя бросать [на землю] хлеб, потому что Боженька накажет. Все это присутствовало. Но чтобы посещать церковь – нет.
Хотя на такие большие праздники, как Пасха, мы туда ходили, но объяснений на религиозную тему не было. Сейчас человек беден без веры. Без нее тяжело, потому что все по воле Божьей. Когда еще не крестился, об этом не задумывался – в голове крутилось детство. Теперь же стараюсь посещать церковь каждое воскресенье.
Последний раз плакал, когда умерла мама. Но я не сентиментальный человек. В детстве нас приучили не плакать, как 300 спартанцев, и есть крапиву. Не мне судить, нормально ли мужчинам плакать, но я буду воспитывать детей так, как воспитывали меня. Считаю, это правильно.
Сергей Павлович точно станет вашим любимым бойцом. Вот четыре причины
Фото: Gettyimages.ru/Carmen Mandato / Jeff Bottari/Zuffa LLC; Instagram/sergei__pavlovich; IMAGO/Andy Rowland/Global Look Press
