Легенда в гостях у «Скользкого льда».
Александр Якушев – звезда советского хоккея – пришел в Бар «Бандир» на канале «Скользкий лед», чтобы посмотреть на коктейли (они их пьют вообще?) и поведать Николишину, Гимаеву и Казанскому множество крутых баек.
Легенда «Спартака» рассказал о том, кто сформировал стиль советского хоккея, как игроки восприняли самую первую Суперсерию СССР – Канада и какой матч стал решающим, а также, кажется, впервые настолько откровенно поговорил о провальном ЧМ-2000 в Санкт-Петербурге. К слову, слово держал и другой непосредственный участник тех событий – Андрей Николишин.
Это очень насыщенный выпуск, который можно посмотреть в видеоформате на канале «Скользкий лед». А можно прочитать текстовую версию разговора нижу – к слову, здесь все только самое-самое интересное, потому что «просто интересного» в интервью было гораздо дольше. Оно длится больше двух часов. Выбор – за вами.
«Малыш», Нетто, русский хоккей
Казанский: Александр Сергеевич, можно ли вас было представить в свитере ЦСКА?
Якушев: Вряд ли. Потому что был момент такой, когда уже подходило мне 27 лет – тогда еще в этом возрасте забирали в армию. Вот, и Анатолий Владимирович Тарасов вызвал меня: «Пойдешь в ЦСКА?» – спросил. Я говорю: «Нет, не пойду» – «Ладно, иди». Махнул рукой. В общем, он понял, что это бесполезно.
Казанский: Давайте тогда с самого начала. Как вы в хоккей попали? Вы же не с 5, не с 6 лет начали, насколько знаем.
Якушев: Не, в 12 лет [пришел]. В 1959 году я записался. Но не в «Спартак», я начал в клубе, который принадлежит заводу «Серп и молот» на стадионе «Металлург». Это вот на Яузе, Электрозаводская [станция метро]. И там стадион внизу, а так чуть-чуть на пригорке стоит дом такой 14-этажный. В этом доме я жил как раз.
И вот когда пришел записываться, там брали ребят 1944 года рождения. А мне в 1959-м 12 лет было, но так хотелось играть в хоккей. Я играл в хоккей только во дворе, на валенках. Иногда надевал коньки, но это совсем было мало и никак. А там выдавали форму, клюшки – вообще все выдавали. Рюкзак прям, если тебя записали в эту команду.
Там какой был отбор: двухсторонняя игра. И Вадим Васильевич Захаров, первый мой тренер, бросил шайбу – и смотрит, кто как катается, кто как владеет шайбой. Ну, в общем, сам понимаешь как. Честно говоря, у меня пошло сразу. Моя игра. Потому что схватишь [и полетел]. Особенно в пас не играл. Почему? Потому что на этом отборе я понял, что если сейчас отдам шайбу, то все, уже бесполезно, [обратно не получу].
Короче говоря, он меня записал. А в воскресенье первая игра. Болельщиков собиралось… Люди на сугробах стоят. Понятно, что болельщики все знают, там уже пошли разговоры: «Он же 1947-го, а играет за 1944-й». Короче говоря, это все узнали и Захаров, и Поставнин Николай Васильевич, директор школы. Вызвал: «Сколько тебе лет?». Я сказал, что с 1947-го – 12. «Ну ладно, иди», – в общем, так, пожурил. Здесь такая неправда оказалась в другую сторону. Если бы наоборот было, тогда нарушение.
И что интересно, когда уже пошли игры, болельщики кричали: «Малыш, давай, малыш!» – закрепилось как погоняло. Ну, я действительно был, конечно, меньше – три года, большая разница: 12 или 15 лет. «Малыш, малыш, малыш!» – вот такое было. А потом, когда уже наступил так называемый переходный возраст, я за лето вымахал сразу на 9 см. Вот тогда «Малыш» уже не кричали.
Казанский: Александр Сергеевич, а вы пришли домой и сказали: «Мам, пап, я хоккеист». А они что ответили?
Якушев: Вот сколько я играл в хоккей – и на стадионе «Серп и молот», и потом за «Спартак», и уже за сборную – они ни разу не были на хоккее. Но не было никаких обид. Папа работал на заводе «Серп и молот», в Мартыновском цеху, он там вот этот ковш разливал в три смены, ему некогда было, честно говоря.
А мама была вообще против, чтобы я играл в хоккей. Ну, как все мамы боятся, что травмы, знаете. Доходило до того, что у меня был рюкзак, мне надо на стадион «Торпедо» через всю Москву на трамвае пилить – в 6 встать, в 7 сесть на трамвай, чтобы успеть к 9 на Восточную. Она прятала рюкзак – забросит на антресоль. Я потихоньку, пока она спит, нахожу – и полетел, убежал.
Николишин: Мама ругала, когда домой приходили?
Якушев: Ну конечно, а потом уже бросила, поняла, что бесполезно это.
Казанский: А до 12 лет, до хоккея, явно же какой-то спорт еще был.
Якушев: В футбол играл тоже и за «Серп и молот» – правого крайнего. Когда еще не вырос, вот такой был быстренький, шустренький. А потом, когда резко вымахал, уже на правом краю как-то тяжело было. Пошел играть в центр полузащитником. Кумиром у меня был Игорь Саныч Нетто.
Казанский: Тоже высокий статный, конечно.
Якушев: Настолько мне нравился Игорь Нетто. А вы помните, у него еще залысина здесь была?
Казанский: Зачес такой.
Якушев: Да. А здесь залысина. И я бритвой залысину себе сделал такую же, чтобы быть похожим на Нетто. Рассказал ему потом, посмеялись. Он был же у нас еще начальником команды в 1969 году, когда мы стали чемпионами. Как раз в этот год.
Николишин: «Спартака»?
Якушев: Да. Он же сам играл в хоккей. В первом чемпионате Союза забрасывал шайбы за «Спартак». В 1946-м.
Гимаев: А тогда еще с мячом, наверное, был хоккей.
Николишин: Не-не-не, хоккей с шайбой.
Якушев: Кстати, вот Сергей про мяч вспомнил. В то время дискуссия шла среди наших специалистов, тренеров: Чернышев, Тарасов, Бобров, Егоров. По какому пути идти, какой стиль надо выбрать: по чешскому пути, туда-сюда, или от оборонки играть туда.
Но когда пришли ребята из русского хоккея – как они покатили! «Русский хоккей» – это же раскатиться в низкой стоечке, и полетели. И там кроме вот такого стиля – русского, разухабистого, с полной скоростью – выбора не было. Так что решили, что мы пойдем своим путем – вот этим путем, когда нас никто не может остановить. И, в общем, наши великие тренеры оказались правы. Потому что после русского хоккея, конечно, катание было потрясающе у всех. Они легко сразу приняли шайбу, сразу в чемпионате Советского Союза сильные команды образовались, сильные игроки, выдающиеся. Но наша сборная не ездила на чемпионат мира – поехали только в 1954 году, когда умер Сталин. Потому что все боялись, что команда Советского Союза приедет, например, в 1947 году на чемпионат мира, там ее все разгромят – и все боялись на себя брать ответственность. А когда уже в 1954 году приехали на первый чемпионат мира и выиграли его, потом на Олимпиаду в 1956-м и опять выиграли – тогда поняли, что да, это великая сборная, это великая команда, это великие игроки.
Казанский: Для вас кто был кумиром тогда из хоккейной секции? Потому что футбол – понятно, Нетто.
Якушев: Конкретно одного не было. Единственное, я ценил и с очень большим уважением относился к тройке братьев Майоровых и Старшинова. Они, в общем-то, можно сказать, зародили «Спартак», тот настоящий «Спартак». Конечно, это надо отдать должное первому поколению, из 1946-го. А вот так, по-настоящему, команда заиграла, когда пришли братья Майоровы и Старшинов, они уже создали ту команду, тот стиль, который полюбился болельщикам нашим. И вообще показывали очень и очень приличную игру – красивую, комбинационную, болельщикам очень нравилось.
Николишин: А как у вас переход из футбола в хоккей случился? То есть вы играли в футбол, как я понимаю, у вас все получалось, вы выросли, перешли в центр полузащиты или обороны. Как переход именно в хоккей произошел?
Якушев: Мы играли на Кубок Москвы, играли все централизованные школы: ЦСКА, «Спартак», «Динамо» и наша команда. А мы, «Металлург», играли ниже классом,. Но мы обыграли «Динамо» и вышли на «Спартак» – и сыграли с ним 2:2. Мы вели 2-1 и вторую шайбу забили – вернее, я забил ее – в свои ворота.
Гимаев: Знакомо. Очень знакомо.
Якушев: Ну там передача вдоль ворот была. Я сел, подставил клюшку, перехватить. Ну она, короче говоря, рикошетом и зашла.
После этой игры Александр Иванович Игумнов вызвал и говорит: «Давай переходи в «Спартак». Отвечаю: «Чтобы перейти в «Спартак», надо взять открепление». Раньше, чтобы перейти из одного клуба в другой, надо было брать открепление из клуба, что они не против.
Короче говоря, вызвали, дело дошло даже до спорткомитета города Москвы. Председатель спорта – женщина, Живоглядова такая была. И она там чуть ли не матом: «Как ты смог, предатель» и так далее. Короче говоря, с трудом, каким-то путями Александр Иванович Игумнов уговорил, мне разрешили играть. И после этого я уже забросил футбол, стал играть только в хоккей.
«Спартак», тренировки после победы, багажник Тарасова
Казанский: Александр Сергеевич, «Спартак» в те годы, когда вы появились в команде, что из себя представлял? Понятно, что гегемон – ЦСКА, а вы приходите в «Спартак». Что это тогда было?
Якушев: В 1964 году весной пришел в команду Всеволод Михайлович Бобров. И он 7 ветеранов освободил сразу же. И взял 7 молодых ребят.
Казанский: А давайте скажем, сколько было ветеранам?
Якушев: Кому как. В районе 30. Раньше старше этого возраста практически уже не играли. До 30 – потолок и уже все, заканчивали. И он освободил ветеранов, пригласил 7 молодых ребят. Там [кроме меня] Мигунько, Женя Зимин, Лапин. Кто еще? Из «Крыльев Советов» – Мартынюк.
И с тренером было полное взаимопонимание. Он по натуре очень такой… спартаковский. Демократ. Очень тепло относился к нам. И – самое важное – он доверял молодым ребятам. Играли в три тройки же раньше – и все ребята молодые играли.
Конечно, сразу было тяжело конкурировать с ЦСКА, это понятно, но на третий год его работы – в 1967 году – мы ЦСКА обыграли практически во всех очных встречах. И самой важной была на 23 февраля – вы понимаете, да?
Николишин: Конечно.
Якушев: Была решающая игра, и мы ЦСКА обыграли, по-моему, 7:2 или 7:2 – крупный, в общем, счет был. И стали чемпионами Советского Союза. Задолго до окончания чемпионата.
Николишин: О, ничего себе.
Якушев: И, конечно, считаю, Всеволод Михайлович Бобров – это лучший тренер. Для меня лично, не знаю, как для других. Там разные точки зрения выражают. Но, думаю, так же и у тех ребят, особенно молодых, которых он вывел в свет, Женя Зимин – выдающийся стал игрок, Мартынюк Саша….
С Сашей Мартынюком, конечно, у него уникальная история была. Вы помните, когда он на чемпионате мира-1973 забросил 8 шайб?
Николишин: А, когда ему нельзя было? Да-да-да. Ну-ка, расскажите, пожалуйста.
Якушев: В первые два периода он забил 8 шайб. У Боброва [за игровую карьеру] был рекорд – 10 шайб за одну игру. Не за сборную, а, по-моему, за клуб. В перерыве перед третьим периодом: «Саш, у нас следующая игра будет, тебе надо отдохнуть».
На следующий день или через день игра. И вот Саша третий период отдыхал.
Казанский: Александр Сергеевич, первый ваш чемпионат мира, 1967 год, золото. Как вы тогда праздновали?
Якушев: Я туда поехал просто запасным игроком. Там все тройки были подбиты, я десятым поехал. И [первый] чемпионат мира – конечно, самый памятный. Сыграл там, по-моему, один или два матча. А праздновали, как обычно празднуют.
Казанский: Я не знаю как
Якушев: Типа вот так (показывает на напитки – прим), только покрепче.
Гимаев: Как долго праздновали тогда?
Якушев: Нет, долго не полагалось праздновать. Но хорошо праздновали.
Я помню, раньше же ездили артисты, там все известные люди – по комсомольской линии через ЦК комсомола приезжали поддержать команду. Помню, во время последней игры за спиной нашей команды сидел в первом ряду Вячеслав Васильевич Тихонов. И мы только стали чемпионами, он так подсел ко мне, говорит: «Саша, записывай все, все записывай, потом ты забудешь! Все, до мелочей все записывай, кто что сказал, кто какое мнение свое высказал. Потом забудешь – и это уже не вернется никогда».
Я молодой был: «А, херня». Вот я запомнил его слова и жалею о том, что не прислушался к нему, к великому артисту. Подумал, что все впереди, успею. Но так и не успел. А это бы, конечно, здорово пригодилось бы.
Казанский: Владимир Никитович Маслаченко рассказывал тоже после победы большой – по-моему, 1966 года – они приходят, и сидит кэгэбэшник. Они там что-то шушукались, где-то прятались, в этих барах по чуть-чуть выпивали. И приходим на ресепшн. А он говорит: «Москва дала добро» – и купил всем пива. Всей команде. Это тоже очень сильно было.
Николишин: А вам давали добро? Вам и не нужно было, да?
Якушев: Там добро давать не надо.
Казанский: Что тогда вы привозили из первых командировок из заграницы сюда?
Якушев: Помню, самое-самое выгодное было – привозить болонь. «Мои друзья хоть не в болони, Зато не тащат из семьи…». Плащи болоньевые. А еще раньше мохер. Мохер легкий, его утаптывали в хоккейный мешок. И в хоккейный мешок там умещалось штук 200 этих мотков.
Казанский: Все на продажу, естественно?
Якушев: Естественно. Поддержать семейный бюджет.
Казанский: Так, а из Японии, Александр Сергеевич? Саппоро, 1972 год.
Якушев: Из Саппоро технику везли. Я помню, красненькие такие красивые двухкассетники. Там в магазин заходили: «О! Рашен». Анатолий Владимирович, конечно: «Я Тарасов».
Николишин: Японцам говорил?
Якушев: Да, «Я Тарасов». И, короче говоря, там за бесценок все брали.
Николишин: Уже знали в Японии? То есть популярны были?
Якушев: Конечно. Такие олимпийские игры были в Саппоро. Выиграли, прям «на ура» было. Но интересно было другое. Мы сыграли, как сейчас помню, 13 февраля – всё, отыграли, стали чемпионами. Тогда нормальная погода была. А уже 14-го – дождь идет, прям такой проливной. Но у Анатолия Владимировича Тарасов тренировка при любой погоде. И даже он высунулся на улицу: «Нет, нельзя выходить на зарядку». Так он что придумал? Лестничные пролеты.
Николишин: В гостинице?
Якушев: Да. А гостиницы в Японии, знаешь, какие? Там два-три этажа, картонные дома все эти. Так вот по лестничным пролетам. Три пролета туда – на третий этаж, три – обратно. По-разному: на одной ноге, на другой. И вот он мучил, мучил нас. Потом: «В общем, ладно. Пошлите». Разрешил.
Казанский: Еще раз: то есть вы выиграли Олимпиаду и на следующий день тренировка?
Якушев: Обязательно, на лестнице. А потом мы поехали еще играть товарищеский матч со сборной Японии в Токио. А там каток – сделали на месте, где бассейн был. Ну, японцы же, они все могут. Заморозили воду. Все поставили. И вот мы там на этом катке играли. В бассейне.
Гимаев: А как японцы как команда?
Якушев: В то время так еще. После этих Игр поехали туда наши: Кузькин, Ирек Гимаев, Шадрин. Старшинов самый первый – и там интересно. Он из этой поездки привез «Мерседес»…
Казанский: А как это он мог привезти? Заказал контейнер?
Якушев: Ну, все по правилам, все по закону. Тарасов, когда приехал сюда, спрашивает: «Слава, ну что ты привез из Японии?». И Слава ему говорит. «Мерседес», Анатолий Владимирович».
Тот говорит: «Тьфу, я тебя не об этом спрашивал. Какие ты идеи привез? Что ты подчеркнул?».
Казанский: Кстати, а Тарасов на какой машине рассекал по Москве?
Якушев: «Волга». Известная у него машина была. А самый известный у него багажник был – там у него соленья. Он же любил соленья все любые.
Николишин: Он с собой возил их все время?
Якушев: Да. Он часто приезжал в «Сокольники». Я уже там тренировал «Спартак», год 1995-1996, наверное. Короче, он посещал тренировки, смотрел, потом заходил в тренерскую. А тренерская у нас была как раз вот типа такого барчика. И тут же рукомойничек, всякое такое. И я там стол поставил – типа кабинет. Больше не было помещений. Старые «Сокольники», до ремонта еще, там в этом плане плохо было. Вот он приходил, наливал. И начиналась дискуссия, как тренировку я провел.
Николишин: Ну это обязательно под рюмочку, да?
Якушев: Да, да. Ну, такая дискуссия. Потом он порекомендовал, говорит: «Тебе надо хорошего тренера взять». А у меня такая ситуация еще, второго тренера не было – и вот он: «Тебе надо хорошего тренера взять, помощника». А я слушаю, что дальше скажет – «Я тебе рекомендую Валю Аньшина взять». А у них с Валей Аньшиным дружба такая определенная была, уважение друг к другу. Тарасов очень хотел его пристроить – тот безработный тогда был.
Короче говоря, порекомендовал Валю Аньшина. Я взял его. Действительно, он такой парень серьезный в этом плане, педантичный очень. Все записывал. У нас хороший тандем сложился. Потом еще Юру Новикова пригласили. Эксперт.
Казанский: Так, подождите, а соленья? Он приходит, налил и говорит: «Вот ключи, кто-нибудь сбегает»?
Якушев: Нет, баночки-то он с собой сразу брал.
Суперсерия, размагниченность, НХЛ
Казанский: Как вы узнали о том, что готовится Суперсерия?
Якушев: О ней стало известно где-то в мае, наверное. Но «Ах, будем играть с профессионалами» – такой реакции не было. Мы вышли на тренировки с 1 июля – как и обычно все выходили на тренировки на земле. И весь июль практически мы проводили тренировочный процесс на земле: штанга, кроссы, все, как полагается.
При этом мы узнали, что канадцы садятся на централизованный сбор с 15 августа. А первая игра у нас была 2 сентября – ну, за две недели, в общем-то, как у них это приняло. Мы к этому отнеслись, конечно, спокойно и где-то с недоумением: «Как так?». Мы не понимали, как к такой игре можно готовиться две недели, к такой серии. Но большинство наших ребят готовилось к чемпионату Советского Союза.
Казанский: Еще один момент. Смена тренера как раз перед этим происходит. Как это произошло? Что это? В кино – это одно, а вот на самом деле: Бобров вместо Тарасова?
Якушев: Ну здесь история, в общем-то, темная. В том смысле, что просто сейчас не у кого спросить, как действительно получилось, что и Тарасов, и Чернышев одновременно подали заявления об уходе. Сами вроде бы. Их заявления удовлетворили. А почему это произошло? Здесь разные есть версии.
Казанский: А было внутри какое-то разделение: спартаковцы, армейцы, динамовцы? Или – ну вот опять же в быту – в столовой вместе сидят?
Якушев: Когда приходили в сборную, тренеры сразу на первом собрании говорили: «Ребята, у нас здесь нет ни армейцев, ни динамовцев, ни спартаковцев. Вы сборная команда Советского Союза». И в этом плане были прекрасные отношения, никаких не было подводных течений.
И здесь, надо сказать, что когда вспоминаю эту серию, до сих пор жалею, что в ней не играл Анатолий Фирсов – он на тот период выглядел прекрасно. Ну сами знаете, какой это игрок был – какая техника, щелчок, бросок, обводка. Не сыграл. И в том, что он не играл за сборную, обвиняли Всеволода Михайловича Боброва. То, что он не взял.
Казанский: То есть Тарасов бы взял Фирсова?
Якушев: Да, да. Но я должен сказать, что этот вопрос – вообще дикая ложь абсолютно. Всеволод Михайлович очень уважал Фирсова и с удовольствием взял бы его, но Анатолий сам отказался ехать. Почему? Потому что сборной руководил не Тарасов – у них были очень хорошие давние отношения, с тех пор, как Тарасов пригласил еще 18-летнего Фирсова из «Спартака» в ЦСКА. И он с ним занимался отдельно, индивидуально. Отношения у них были – можно сказать, отец и сын. И, конечно, то, что вот когда обвиняют Всеволода Михайловича, это ложь и неправда все.
Казанский: Александр Сергеевич, если б была возможность сейчас вернуться и повлиять на одну из игр Суперсерии, какую бы вы выбрали?
Якушев: Как бы это парадоксально ни звучало, но если бы мы проиграли в пятой игре серии, в Москве, это было бы лучше, чем победа.
После четырех игр в Канаде мы приехали с преимуществом 5-3 по очкам. И мы выигрываем первый матч дома: со счета 0:3 сравняли, Володя Викулов забивает при счете 4:4 пятую шайбу победную. И счет стал 7-3 в общей серии. И представляете: у нас три игры дома осталось! «Да, конечно, выиграем, из трех-то мы выиграем».
И вот эта арифметика так плохо повлияла и на игроков, и на тренеров тоже, думаю. Здесь уже пошли [перестановки]… Любой тренер сделал бы так же. Мы же поехали в Канаду – было 28 игроков, а выходили там 15 или 16 все четыре игры. Остальные – туристами проехали. А когда сюда вернулись: счет 7-3 счет, три игры осталось. Борис Павлович Кулагин: «Давайте этого поставим». Всеволод Михайлович: «Давайте сюда». Мы в связке с Шадриным все 8 матчей сыграли, но получилось так, что с нами в тройке за московскую часть серии сыграли пять разных правых крайних.
И вот эта атмосфера – а все игроки тонко чувствуют настроение и тренеров, и партнеров, и командное уже… Уже пошла такая, знаете, размагниченность немножко. И в этом плане, конечно, очень обидно. Серия, конечно, была за нами, честно говоря, но так получилось, что вот именно эта пятая игра, думаю, роковую роль сыграла.
Казанский: Вы уже сказали, что не могли себя представить в ЦСКА, а могли себя представить в НХЛ?
Якушев: Вряд ли. Там какая ситуация? Раньше практически невозможно было легально уехать. Можно было только, как сделал Могильный, потом Федоров.
И, честно говоря, если бы было приглашение – вызвали, там, в Министерство спорта или спорткомитет, сказали бы: «Вот, Александр, есть предложение, езжай» – то, конечно, можно было попробовать. А так? Так нет, чтобы уехать и бросить семью, друзей и страну – это было нереально. Почему? Потому что даже когда после этой серии предлагали Михайлову, Петрову, Харламову, Мальцеву.
Казанский: А как предлагали? Через спорткомитет?
Якушев: Напрямую предлагали, приходили в номер гостиницы: «Подпишите, и все у вас будет».
Гимаев: А к вам не приходили?
Якушев: Да, предлагали. Типа агенты приходили или представители команды. Больше всего из «Монреаля» было.
Казанский: То есть несколько было людей, которые приходили?
Якушев: Нет, один представитель команды. Предлагали: «Подпишите – и все». Как Третьяк рассказывал: «Подпиши, любую сумму ставь и приезжай».
Казанский: А вам какая сумма?
Якушев: Миллион.
Казанский: Сразу миллион долларов за год?
Якушев: Да. И нисколько не жалею. Я доволен, как у меня сложилась спортивная судьба. Никакого сожаления, а тем более зависти к тем игрокам, которые сейчас или раньше играли, у меня абсолютно нет.
Тарасов, школа тренеров, ЧМ-2000
Николишин: А как позвали тренером в московский «Спартак»?
Якушев: Борис Павлович Кулагин предложил работать вторым тренером. Это сезон-1984/85. Начинаем работать, и вдруг через несколько игр – пять, что ли – Борис Палыча освобождают, по семейным причинам. И он говорит: «Саш, давай принимай команду». Ничего мне не оставалось делать – принимаю. Мы играем, выигрываем определенные матчи, все нормально.
Потом назначают тренером Бориса Александровича Майорова. И он берет вторым тренером друга детства Диму Китаева, с которым они вместе росли с малых лет, в одном дворе, в одной школе. В общем, друг его близкий, хороший парень. Хоккеист хороший был. И меня освобождают. Я пошел в школу тренеров.
Николишин: Тарасов вел ее, да? Анатолий Владимирович, я помню, организовал школу тренеров.
Якушев: Тогда курс был как раз детских тренеров. Детских тренеров набирали, в общем-то, со всего Союза. Ну, исключение сделали, значит…
Я учился в группе, со мной Саша Пашков, с которым мы вместе в «Серп и молот» пришли играть за 1944 год. Что самое интересное, меня Анатолий Владимирович Тарасов с первого занятия, теоретического – то есть вот только на знакомство пришли мы – отчислил. Там как было: он сел, очки вот так у него исподлобья, смотрит из-под очков, перечислил он всех, познакомились. Потом спрашивает у всего курса: «Скажите, а кто из вас смотрел тренировку Юрия Ивановича Моисеева?». Он тогда «Динамо» тренировал. Спрашивает – никто не видел. А в июне, в июле, что там смотреть-то на земле?! Ладно бы, на льду еще. Очередь до меня доходит.
– Александр Сергеевич, а вы смотрели тренировку выдающегося тренера Юрия Ивановича Моисеева?
– Нет, Анатолий Владимирович, не смотрел.
– Как так можно? Идите к директору школы тренеров и скажите ему, что я вас отчисляю.
Николишин: Ничего себе.
Якушев: Я пошел. Меня только отчислил. Здесь понятно: перед всем курсом ему нужно было показать, что у него авторитетов нет. Я-то уже был известный. Я прихожу к директору и рассказываю – он говорит: «Александр Сергеевич, не волнуйтесь, знаю я его эти номера. Идите и продолжайте учиться». Потом он, наверное, переговорил с ним.
А на первом занятии на земле. Я тогда приехал из Австрии, у меня костюмчик adidas – а в то время это! Чистенький такой, с иголочки. #####, а там дождик прошел. А у него знаешь, какие занятия. А потом любимые кульбиты, кульбиты через барьерчик, а барьеров-то нету – игрок, партнер.
Партнер встал, а Тарасов ему: «Ты не здесь встал, ну-ка встань вот здесь». И подвел его сюда, где лужа. Тарасов говорит: «Вот встань здесь». Тот встал, низко так. «Ну-ка встань повыше». Ну, встал повыше. «Прыгайте, Александр Сергеевич!» Кульбит – и в лужу раз. Стоишь мокрый!
Николишин: Чего ж он вас так недолюбливал? Спартаковец, не пошли к нему в свое время. Вот он где отыгрался.
Якушев: Интересно с ним было, лекции такие. Клюшки как обматывать. Он: «Покажите, как вы клюшки обматываете». Там все кто с пятки, кто с мыска начинают обматывать, показывать ему. И вот кто с мыска – неправильно. Почему? «Да потому что когда вы бросаете, вот это ребро будет мешать, затормаживать шайбу».
Казанский: Я не представляю, вы уже двукратный олимпийский, уже многократный чемпион мира…
Якушев: «Вот неправильно, там затормаживать будет. Надо, чтобы прям вдоль. Чтобы она прямо с пятки пошла и вылетела, а так, если с крючка, будет шайбе мешать. Сопротивление же большое будет».
Николишин: Он так чудил, да?
Якушев: Интересно было, не скучно
Николишин: Хорошо. И сколько вы отучились в высшей школе тренеров?
Якушев: Два года
Казанский: После работы в «Амбри-Пиотте» вы возвращаетесь в Москву. Сразу в «Спартак». Или какие-то еще были предложения у вас?
Якушев: «Спартак», да. Сезон-1997/98, 1998/99. Ну а потом знаменитый год 2000.
Казанский: Давайте поговорим. К тебе Андрей Васильевич, вопрос. Вот тренер приехал. Да. Вот вы и встретились.
Николишин: Для меня это очень страшный гештальт, который хочется закрыть. Потому что это позор, конечно.
Якушев: Ребята, можете вы, конечно, настроение испортить. Спасибо за приглашение. Я поехал.
Казанский: Андрей Васильевич, давай, расскажи свою версию.
Николишин: Для меня это прям… Александр Сергеевич, наверное, меня поймет – для нас это огромная боль. Но это история, которую не выкинешь, и действительно это тяжело. Об этом даже вспоминать тяжело, не то, что там рассказывать. Но, тем не менее, это действительно был 2000 год, когда построили стадион, его в последний момент вводили в эксплуатацию. Чуть ли не сегодня играть, а за два часа до матча какие-то приготовления доделывали. И мы начали-то здорово, мы французов 8:1 снесли. И Александр Сергеевич был главным тренером, помогали Билялетдинов и Алексей Касатонов. И Третьяк был в штабе, да. Третьяк отвечал за Брызгалова.
Казанский: То есть не за вратарей, а за Брызгалова?
Николишин: А он тогда почему-то… Я не знаю, почему у него какая-то большая любовь была к Брызгалову, он его прямо вот… Причем Илюха тогда, я не могу сказать, что он…
Якушев: У них агент-женщина общая была – и у Брызгалова и у Третьяка. И она попросила, чтобы Брызгалов играл.
Николишин: Потому что я помню, что он прямо настойчиво… Тогда Макс Соколов же был. И достаточно неплохо играл.
Якушев: Отлично играл. Тем более Питер.
Николишин: В Питере он там местный. «Но нам бы Брызгалова», – я вот даже как-то на собраниях помню. У Владислава Александровича он там красной нитью шел: «Брызгалов, Брызгалов».
Гимаев: А он тогда в «Тольятти» еще играл? Или уже в Северной Америке?
Николишин: Не помню. Он молодой был совсем тогда.
Якушев: Для того, чтобы засветить его, наверное, из Тольятти. Агент попросил Владика, чтобы он порекомендовал, чтобы засветить его.
Николишин: И конечно, у нас там часть ребят приехала из НХЛ…
Казанский: Да какая часть?!
Якушев: Какая часть? 14 человек!
Николишин: Ну, большая часть. Яшин, Каменский, Жамнов, Буре, я, Коваленко, По именам была бомба.
Якушев: Суперкоманда была по именам. А по игре?
Николишин: Я помню, что все…
Якушев: А по поведению?
Николишин: По поведению у нас… ну были вопросы.
Казанский: А что вы делали?
Николишин: Во-первых, мы еще ни одной игры не сыграли, а нас уже начали возить по всем клубам, по каким-то мероприятиям – там медведи, цыгане. Паша Буре – ну он особый, красные дорожки везде перед ним расстилались. Его отдельно возили, его друзья приезжали, забирали. Нас почему-то поселили не в городе, не в Санкт-Петербурге, а поселили где-то в Сестрорецке – час езды от катка. И мы каждое утро на раскатку – обратно, на игру – обратно. Мы по четыре часа в день на автобусе. Почему я не…
Якушев: Да ладно! Прям 4 часа.
Николишин: Ну, сколько там? Ну, я имею в виду туда-обратно, туда-обратно. 45 минут каждый раз. Нам полицейскую машину выделяли как сопровождение, впереди ехала.
Казанский: От соблазнов вы их прятали?
Якушев: Да. Город… сам понимаешь, что будет, если в городе. Но они привыкли в городе, ну а мы привыкли, чтобы сборная, например, в Москве играет, а живет в Архангельском. Это нормально. Не в городе же жить, правильно? Так и здесь. По нашей системе, по советской.
Казанский: А они энхаэловцы приехали.
Якушев: Они звезды, они только в центре города должны жить. Чтобы бары все были там же, в гостинице.
Николишин: Нам хотелось, да.
Якушев: После первой игры, как обычно у нас принято было, на следующий день – тренировка. Следующая игра с американцами у нас, по-моему, была. Тренировка заканчивается. Все в автобус – и поехали в гостиницу: обед там заказан, сон, массаж. Ну, как обычно. Захожу в автобус. У меня даже мысли не было, что так может быть. Захожу в автобус – ни одного человека не было. Ни одного.
Николишин: Все пошли обедать.
Якушев: Думаю: «Ё…». Ну и на следующий день игра с американцами – 0:3 проиграли. И пошло, и покатилось. А там потом страшно говорить. Андрей больше может рассказать.
Николишин: Не, ну на самом деле у нас команда была по именам действительно большая. Но у нас какая-то разрозненность была, я уж честно скажу: у нас были энхаэловцы – это одна история, россияне – другая, там еще какая-то третья. То есть у нас не было единства во всей команде.
И я так понимаю, Александр Сергеевич вот он главный, Билялетдинов свою историю тянет, Касатонов свою историю тянет. И ему приходилось выкручиваться со всем этим.
Казанский: Как были распределены обязанности?
Якушев: Здесь отношения совсем разные были. Почему ты говоришь, что типа группировки были? Да потому что отношения тех игроков, которые приехали из российского чемпионата, и игроков, которые приехали из НХЛ, совсем другие: взгляды другие, отношение другое, друг друга не понимали.
Николишин: Да, я согласен с этим.
Якушев: Поэтому так и произошло. Все в разнос пошло.
Николишин: Правда, тогда это позорище для нас было. Хороший урок мы вынесли из этого, честно.
Казанский: По итогу мы знаем, что не получилось. Но что вы делали, чтобы как-то избежать? Вы же видели все это, что происходит?
Якушев: Знаете, после одного момента, когда я вдруг смотрю, что команды нет, я подумал: «Где же команда?». Зашел в один номер – нет, в другой зашел номер – нет, нет, нет. Интересно. Заглянул в баню – то, что я там увидел… Больше вопросов не было. Без имен, но много ребят сидело там. Все такие…
Николишин: С именами.
Якушев: Еще с какими.
Казанский: И сделать с ними ничего нельзя было на следующий день?
Якушев: И когда состоялась конференция после чемпионата, я сказал, что результат – моя вина, а на совести команды, на совести ребят, которые были здесь – пусть они сами вам все расскажут. В общем нельзя сказать, что здесь можно применить «выигрывает команда, а проигрывает тренер». Я бы здесь, Андрюша, минимум 50 на 50.
Николишин: Я официально при всех говорю: я прошу у вас прощения за тот чемпионат, потому что действительно мы были во многом неправы, подвели вас, страну в первую очередь. И стыдно, правда стыдно. Это тот момент, когда тебе действительно очень-очень стыдно. И простите, пожалуйста, как есть.
Казанский: Тут вы сразу обрываете карьеру.
Якушев: Да, так и получилось.
Казанский: А почему?
Якушев: А больше я не… В моральном плане, психологическом невозможно было начинать снова.
Казанский: И даже попытки не было?
Якушев: Не было, даже не хотел. В Ночной лиге лучше.
Блиц. Трагедия, пистолет, сон
Николишин: Александр Сергеевич, простите. Самая большая тренерская ошибка в вашей карьере?
Якушев: 2000 год.
Казанский: Самая большая ошибка как игрока.
Якушев: Если о грустном, то, наверное, самая большая ошибка – это когда я поехал в Австрию. Почему? Потому что я здесь… В Австрию мы прилетели с семьей, с дочкой. Потом через две недели она с супругой Татьяной улетала в Москву. В школу надо было идти. И когда я ее провожал с Татьяной, я еще не знал, что вижу ее в последний раз. Почему? Потому что так сложилось, что вот перед сентябрем я ее проводил, а в январе она пропала. Следующий вопрос.
Гимаев: Самый запоминающийся игровой момент.
Якушев: Опять, наверное, вернусь к первой игре в Монреале. Это когда мы забиваем заключительную шайбу. Не потому, что я ее забил, не в этом дело – а потому что этот игровой момент был очень красивый. Начиная с входа в зону, паса Володя Шадрина и заключительный гол. В целом, это была очень красивая точка в этом матче. Поэтому этот эпизод стоит перед глазами.
Николишин: А Шадрин для вас лучший партнер в жизни?
Якушев: Да. Получилось, что, в общем-то, практически мы всю свою карьеру провели вместе. И я считаю, что как центральный нападающий, он, несмотря на свою такую неказистость в катании, но светлая голова, неслучайно у него была. Было прозвище в команде Келдыш.
Казанский: Академик! (один из идеологов советской космической программы, президент Академии наук СССР – прим.)
Якушев: Келдышем его звали. У него голова не только в плане игровом, спортивном – он же учился в нефтяном институте. И не на заочном, а на очном. Совмещал все это и учился хорошо. И школу заканчивал с серебряной медалью. Во всех планах, в общем-то.
Николишин: Против кого неудобней всего было играть?
Якушев: В Союзе против Саши Гусева и Валеры Васильева. Катание было у обоих очень хорошее. Надо сказать, Саша Гусев в жесткости очень сильный игрок. Даже где-то грубоватый.
Николишин: Перебарщивал?
Якушев: Ну, у него же так, между нами-то его все Гансом звали, Фашистом. У него такой облик еще…
Казанский: А вот тогда было принято, раз зашли на эту территорию, какие-то оскорбления, то, что сейчас называется трэштоки? Что-то вам он говорил, кто-то еще из защитников?
Якушев: Нет, нет. Кстати, мы играли в Риге. 1947 год чемпионат Союза был. И «Спартак» против ЦСКА играл. «Спартак» выигрывает, уже мы становимся чемпионами – и Саша Гусев после игры затеял драку на льду, да. А латыши, ты сам знаешь – у них и тогда отношения были такие. Короче говоря, они обе команды сняли и в Москву выслали, #####. Таким образом, мы не стали чемпионами России среди молодежи или юношей. Саша Гусев и здесь…
Гимаев: Сорвал чемпионство дракой.
Якушев: Представляешь: пацаны – чемпионы СССР, а тут дисквалифицировали и выслали.
Гимаев: Первая покупка с хоккейного контракта.
Якушев: У меня не покупка была. Когда я пришел в «Спартак», уже была зарплата – 120 рублей с вычетом, 110 получалось. Но я там 40 рублей отдавал старшим товарищам, оставалось 70. Вот. И когда пришел Всеволод Михайлович, узнал об этом, сказал, чтобы этого больше никогда не было. «Ты что хочешь? – ну, так он накрутил немножко. – Ты что хочешь? Чтоб меня посадили, узнав об этом, что ты здесь. Подумают, что ты мне отдаешь». Вот так накрутил. Поэтому первой покупки не было, а зарплату я отдавал родителям.
Гимаев: Самое странное упражнение, которое делали вы или ваш партнер?
Якушев: Самое странное упражнение – это опять-таки Анатолий Иванович Тарасов, называлось «бей канадца». А это что значит «бей канадца»? Он ставил игрока у лицевой линии ворот, 2-3 метра. Надо было разогнаться – и от лицевой линии прыгнуть на борт. Это называлось «бей канадца» упражнение. Удариться, встать, если ты упал, и сделать ускорение в обратную сторону. У него все тренировки такие веселые были. Вы же смотрели «Легенда 17»…
Николишин: Кстати, как вы относитесь к этому фильму? Насколько он художественный, насколько там выдумки, насколько там правды?
Якушев: Для меня это не самый лучший на спортивную тему фильм. Вымыслов там настолько много, что это, мягко говоря, неправда, и где-то даже граничит с глупостями всякими… Когда они там по канату лезут. Для меня самый лучший фильм на спортивную тему – это «Движение вверх». Там, во-первых, правда…
Николишин: А вы дружили с кем-то из этих ребят, кто играл тогда в 1972 году баскетбол?
Якушев: Ну так близко не было.
Николишин: Не общались, не пересекались нигде?
Якушев: С Жармухамедовым, но не то, что дружил, а получился интересный вариант. Значит, Жармухамедов возвращается из Америки, и у него находят пистолет.
Николишин: В сумке?
Якушев: В сумке, да. Ну, у него, короче говоря. Считай, в то время…
Николишин: Не представляю.
Якушев: И сейчас это тоже непростой вариант. Его, конечно, дисквалифицируют, типа пожизненно, чуть ли не сажать его, судить.
А меня – вот то, что я рассказывал в начале – забирают в армию. И там армейское руководство приходит, как мне рассказывали – не знаю, правда или нет – пришли к Павлову. И предлагают, значит: давайте с Жармухамедова снимайте все обвинения, а мы Якушева не берем в армию.
Николишин: О, ничего себе, размен такой, да?
Якушев: Не знаю, было-не было, но так мне сказали. И они вроде бы так и договорились. И после этого меня больше не тревожили, а с него сняли обвинение.
Николишин: Самая глупая отмазка перед тренером?
Якушев: Рассказываю. Тренером у нас был Николай Иванович Карпов. Как все спартаковцы, такой демократичный очень. Мы живем в Серебряном бору на сборах. Завтра игра. А перед игрой мне Татьяна звонит: что-то Катюшка приболела, надо приехать. Ну, я после ужина – за руль, а жил на ЦСКА, улица Степана Супруна (там жила Роднина в этом доме, Четверухин – такой был спортивный дом, спортивный подъезд даже). Приезжаю домой, туда-сюда. Уже время позднее – думаю: «Ладно, не поеду к отбою. Останусь, завтра в 7 утра приеду. Пройду, пока там все спят, все нормально будет».
Подъезжаю в 7 утра, иду по аллейке туда, где команда жила – и навстречу Николай Иванович. А уже никуда не денешься. У меня отмазка какая может быть? «Николай Иванович, плохо сплю. Переночевал дома, плохо сплю здесь на сборах». Глупая, конечно, отмазка. «Ничего, ничего, иди поспи». Прихожу – какой там сон?
Николишин: Поставит или не поставит на игру, уже думаете, да, наверное?
Якушев: Заходит доктор – он, видимо, зашел к Николаю Ивановичу, тот рассказал ему. Заходит доктор и несет бокал вина. «Ты чего, доктор, #####?» – «Николай Иванович разрешил, говорит: «Пусть выпьет для сна».
Казанский: В 7 утра?
Якушев: 9 уже было.
Николишин: Вы взяли на вооружение и потом каждый вечер домой?
Якушев: Ну тренер сказал… А установку тренера выполняем. Вот такая история.
Подписывайтесь на новый канал «Скользкого льда»
Фото: скриншоты «Скользкий лед»; РИА Новости/Леонид Доренский, Юрий Сомов, Юрий Долягин, Дмитрий Донской, Мелкумян, Владимир Родионов
