Центровой, не ставший центром внимания.
Вся баскетбольная жизнь Люка Лонгли компактно укладывается в 63 минуты 18 секунд хронометража фильма под слегка провокационным названием «Недостающая часть «Последнего Танца».
Надо признать, это звучит слегка высокопарно, при всем уважении к заслугам австралийца. Такое ощущение подтверждается и самим Лонгли, который на протяжении большей части своей карьеры сомневался, является ли баскетбол делом всей его жизни и стоит ли он того, чтобы жертвовать ради него всем остальным
Несмотря на данные и баскетбольную родословную, Лонгли часто филонил на тренировках
«Мне всегда казалось, что «большим» тяжело быть частью баскетбола. Потому что подспудно они все равно думают, что играют только потому, что высокие, а не потому, что у них есть талант или навыки. У Люка было гораздо больше способностей, чем он сам сознавал. Он очень быстро понял, что ему необходимо стать частью команды», – слова Фила Джексона отлично описывают не только период адаптации австралийца в «Буллз», но и его интеграцию в баскетбол как таковой.
Отец Люка Ричард Лонгли известен как архитектор и двукратный участник Олимпийских игр в составе баскетбольной сборной Австралии, поэтому старший из трех его сыновей унаследовал все многообразие черт родителя.
Среди сверстников он выделялся ростом, но отнюдь не отношением к жизни.
«В 12 лет меня просматривали 14 разных команд, но все прошли мимо, и я отлично их понимаю. Я постоянно валял дурака на тренировках, никогда не был собран. На меня было сложно положиться, поскольку я абсолютно не был сконцентрирован на баскетболе. Мне хотелось быть архитектором подводных сооружений. Думал только об этом», – вспоминает Лонгли.
Первая четверть всего фильма в разных лицах – родителей, друзей, братьев – доносит до зрителя одну и только одну простую мысль: Люк был улыбчивым и обходительным добряком, не спешившим взваливать на себя бремя конкуренции, строгого спортивного режима и маячивших где-то вдалеке профессиональных перспектив. Его вегетативного отношение к игре не смогли изменить ни вызов в сборную Австралии U-19 в возрасте 16 лет, ни зачисление в команду «Перт Уайлдкэтс».
Даже на свой главный просмотр в карьере он попал по случайности.
«Я и мой друг Энди Влахов вернулись в Перт. Я надеялся хорошо провести время и развеяться, а Энди должны были просматривать скауты. Когда он позвонил мне и предложил составить компанию, моя первая мысль была: «Хм, наверное, он просто хочет получше выглядеть на моем фоне». Я согласился, даже не думая, к чему это приведет».
Тренер команды университета Нью-Мексико Гари Колсон мгновенно запал на Лонгли. Тот компенсировал недостаток рвения грамотным выбором позиции, видением площадки и видимой легкостью, с которой передвигался по паркету. Настырные попытки специалиста рекрутировать Лонгли увенчались успехом, но отнюдь не по тем причинам, о которых можно было бы подумать.
«Мной двигало любопытство и жажда приключений, а вовсе не баскетбол. До этого я видел фильм «Зверинец» про университетскую жизнь и вечеринки. Выглядело весело и многообещающе. Поэтому я и согласился переехать в Альбукерке», – честно признается Лонгли.
Еще год Люк балагурил и лентяйничал в составе «Нью-Мексико Лобос», и если бы он не был австралийцем, то, наверное, не попал бы в состав сборной на Олимпиаду-1988. Но для «бумерс» игроки таланта и антропометрии Лонгли были наперечет, поэтому центровой поехал на турнир, изменивший его жизнь. 19-летний «большой» стал главной составляющей исторического успеха своей национальной команды, завоевавшей четвертое место.
«Именно в Сеуле понял, что люблю баскетбол. Я как будто посмотрел на себя со стороны и сказал: «Ого, это реально моя жизнь, я действительно могу быть хорошим игроком и добиться успеха».
То, что стало ясно Люку, было очевидно и для всех остальных.
«Олимпиада все расставила по местам. Всем сразу стало понятно, что траектория развития карьеры Люка будет другой. Его путь лежал в НБА», – слова друга и партнера по сборной Энди Влахова.
Казалось бы, успех на Олимпиаде должен был стать вектором, который задаст направление развития карьеры Лонгли. И так, в общем-то, произошло. Но окружение Люка, комментируя этот этап его жизни, нет-нет да и сбивается на ремарки, акцентирующие внимание на деталях, которые дают исчерпывающее представление о характере Лонгли.
Так его брат отмечает, что Люк почувствовал себя большой рыбой в маленьком пруду (а как иначе назовешь университет Нью-Мексико).
Сам Лонгли связывает постолимпийские сезоны в университете в первую очередь со свадьбой на своей девушке Келли. Причем австралиец отмечает, что владелица парикмахерской была куда более практичной, опытной и смекалистой в жизненных вопросах. За три года в университете центровой, казалось бы, обзавелся всеми атрибутами перспективного, подающего надежды спортсмена – международный успех, локальная любовь однокашников по университету, семья, но при этом он не особо повзрослел. Поэтому ожидать от него прорыва в НБА было бы наивно. Особенно с учетом его национальности.
Лонгли стал первым австралийцем в НБА и возненавидел всю лигу с первых дней
Это было несложно, ведь теплолюбивый уроженец зеленого континента попал прямиком в студеную Миннесоту, куда его отправили под 7-м пиком на драфте-1991.
«Холод, отчужденность, разрозненность в раздевалке. Меня постоянного называли «Крокодил Лонгли», как персонажа австралийской комедии «Крокодил Данди». Меня это не обижало, куда больше напрягала атмосфера непонимания, для чего я в этой команде, каково в ней мое место. Я ненавидел лигу и ситуацию, в которой оказался.
Моя игра потускнела по сравнению с тем, как я выглядел в университете. Но мне дали подписной бонус в 1 миллион, который я должен был отрабатывать. Я был первым австралийцем в НБА, и я должен был преуспеть. Мне пришлось обосноваться в тренажерном зале. Я стал смотреть записи с лучшими игроками НБА, подмечая движения и приемы, за счет которых они добиваются успеха. Поработал над крюком.
Тогда-то и настал момент, когда наш генменеджер по прозвищу «Меняла Джим» (Джим Брюэр) стал потирать ручки, приговаривая: «Наконец-то мы сможем что-то получить за этого австралийского парня».
Выменять удалось не то чтобы много. Лонгли махнули в «Буллз» на Стэйси Кинга по ходу сезона-1993/1994. Вероятно, свою роль сыграл чемпионский опыт центрового чикагцев, выигравшего три перстня. Но главным было не это, а то, что характеризует всю дальнейшую карьеру австралийца. Он стал нужным человеком в нужном месте и попал к нужным людям. Бейсбольный загул Джордана отчасти облегчил процесс акклиматизации для Лонгли. Ему удалось избежать немедленного прессинга со стороны «Его Воздушества» и благодаря окружению встроиться в систему «Чикаго».
«Мы с Люком довольно быстро поладили. Мы оба любили пошутить, постоянно по-доброму подначивали друг друга. Единственным препятствием поначалу был его акцент, но вскоре мы отлично стали друг друга понимать», – вспоминает Скотти Пиппен.
Но еще важнее отношения, метившего в лидеры Пиппена, был подход главного тренера.
«Фил говорил на моем языке. Очень медленно, вкрадчиво. Он не орал на меня, как многие другие тренеры. Он заставил меня поверить, что у меня многое получается, и таким образом направил меня в верном направлении», – рассыпается в благодарностях Лонгли.
И есть за что, поскольку именно этот пусть и небольшой по времени зазор позволил Лонгли утвердиться в качестве стартового центрового лучшего клуба лиги и подспудно подготовиться к событию, которое шокировало не только спортивный мир.
«Он стал чаще посещать тренировки. Я наблюдал за ним с балкона над площадкой, и это было слегка странное зрелище. Он сражался со Скотти, покрикивал на других игроков. При этом он не был частью команды, вроде как просто приходил потусоваться на тренировку», – вспоминает свое первое знакомство с Джорданом Лонгли.
Тут надо отдать должное как Джордану, так и создателям документалки, которым удалось затащить его на съемочную площадку и тем самым оправдать упоминание в названии фильма «Последнего танца». Моментов с Эм Джэем в фильме немного, но он проговаривает все самое основное и не стесняется в выражениях. Признает, что одной из первых его задач было выяснить, с кем ему предстоит играть и на что эти люди способны. Лонгли, само собой, тоже был в числе этих подопытных.
«Ему не понравится история, которую я сейчас расскажу, и все же. В 1998-м мы играли в Юте. В конце первой половины у Люка 12 очков, 4 блок-шота и 4 подбора. Мы вели «+16» и доминировали. Я подхожу и говорю: «Продолжай в том же духе, мужик». В конце игры на счету Люка было 12 очков, 4 блок-шота, 4 подбора. Мы уступили «-15», и я сказал: «Знаешь что, Люк, это был последний раз, когда я сделал тебе комплимент по ходу матча». Я знал, что он способен на большее. Мы все знали. Но для конечного успеха нужно было подтверждать это в каждом матче, в каждом сезоне. Поэтому я давил на него. Я провоцировал его на словах, говоря, что мы ожидаем от него большего. Он должен был научиться этому менталитету победителей. И я думаю, в конечном итоге, он научился», – признает Джордан.
Лонгли и «Последний танец» Джордана
Майкл с его биографией, харизмой и мимикой, штампующей мемы мог бы с легкостью сместить на себя фокус фильма (появляйся он почаще), и все же Лонгли на отдельных отрезках экранного времени успешно составляет ему конкуренцию. В основном благодаря качествам, которые эгоцентризм Джордана игнорирует: объективное отношение к себе и откровенность.
Особенно выгодно противопоставление характеров просматривается в двух эпизодах.
В первом австралиец парирует «комплиментарную историю» Майкла очень искренним и одновременно холоднокровным признанием.
«Я простой парень из Австралии, тогда все еще пытался искать свою идеальную форму. Он же был трехкратными чемпионом НБА, лучшим игроком на планете со своей линией кроссовок. Были я и он, а между нами вся остальная команда, и мы все пытались понять, как друг с другом взаимодействовать. И это не было его приоритетом, это было моим приоритетом. Я благодарен Майклу за то, что он сделал меня лучше как игрока, за то, что компенсировал мои слабые стороны своим великолепием. Но ты не обязан любить его или заботиться о нем, чтобы играть с ним в одной команде. Я не любил Майкла. Считал его сложным человеком, который необоснованно жестко относился к партнерам по команде, да и к себе тоже. Мне не нравилось находиться в его обществе. И это было нормально. Меня это устраивало, и его – тоже. В конце концов, мы нашли способ сосуществовать на площадке и уважать друг друга», – абсолютно беспристрастно заявляет Лонгли.
Второй ярчайший эпизод фильма хорош хотя бы потому, что в центре внимания оказывается ни Джордан, ни Лонгли, а матрешка, расписанная под игроков «Буллз».
Причем, что показательно, самая большая матрешка вовсе не Джордан, а как раз Лонгли. Любовно разбирая расписную игрушку, австралиец рассказывает о том, как зависал с Родманом.
«Я любил Дениса и частенько отдыхал в его компании после матчей. Иногда веселье заканчивалась в таких местах, в которых я бы никогда не оказался, если бы не был с ним».
Готовил семейное барбекю со Стивом Керром.
«Это самый искренний человек, из всех, что я знаю. Люди даже не представляют, какой характер и какая сила духа скрываются за его внешностью продавца бакалеи».
Не забывает Лонгли и о Пиппене.
«Просто задумайтесь, смог ли какой-нибудь другой игрок показывать такой уровень баскетбола, играя рядом с Майклом Джорданом?»
Апофеозом возни с матрешкой становится расстановка фигурок по степени их значимости. Сперва идет сам Лонгли, затем Пиппен, после Керр, далее Джордан и, наконец, Родман.
Обоснованность и логичность подобной ротации объясняет последующая сцена семейного ужина в доме Лонгли под мерный комментарий Фила Джексона.
«Люк был важным элементом, когда дело касалось общения игроков вне площадки. Двери его дома были открыты для всех. Джад Бушлер, Билл Уэннингтон, Стив Керр, Джейсон Кэффи приходили к нему семьями. Они приводили детей, играли с ними, общались, шутили, вкусно ели. Все так или иначе побывали у Люка. Все, кроме Майкла, который всегда старался сохранять приватность своего образа жизни», – констатирует Джексон.
И тут Майклу нечем крыть.
«Я бы хотел расслабиться и насладиться временем в компании команды, как все остальные, но это не гарантировало нам успех. Не делало обязательным нашу победу. Так что я должен был делать то, что делал», – тоном патологоанатома заключает Джордан.
И вот именно из-за таких фраз, скандальных кадров глума над Скоттом Барреллом и монтажа победных бросков мы и смотрели «Последний танец». Зрителям было интересно это, а не история искреннего, слегка инфантильного австралийца, сомневающегося в своей любви к баскетболу и закончившего карьеру в 31 год из-за травмы голеностопа.
И с этим по большому счету согласен сам Лонгли. Его скорее коробит то, в какой форме это было представлено зрителям.
«Я не рассчитывал стать большой и значимой частью «Последнего танца», но все же думал, что буду фигурировать чаще, чем получилось. Я никак не афишировал свое мнение в медиа, потому что не закончил смотреть сериал и не знал, что сказать. Все, что я сделал – поменял номер телефона, чтобы мне не звонили так часто. Почему я не в фильме? Честно говоря, не знаю. Рефлексирующий австралиец внутри меня говорит, что я сам по себе не такой уж интересный и привлекательный персонаж. Я играл большую роль в успехе команды, но эта не та роль, которую вы назовете сексуальной. Вокруг было столько ярких персонажей, на которых можно было сфокусироваться. И эта история была не обо мне», – искренность и объективность, которых никогда не было у Джордана и за которые важно ценить Лонгли.
Их же, к его чести, отмечает Майкл.
«Я могу понять, почему вся Австралия спрашивает: «Как мы могли не включить Люка в фильм?». И, вероятно, мы должны были это сделать. Думаю, если бы могли изменить что-то, я бы изменил именно это. Он очень много значит для меня. Между нами было хорошее и плохое, но это все часть жизни. Мы прошли через многое. И если бы мне предстояло вновь пройти через подобные испытания, я бы выбрал Люка в любой день недели, без сомнений.
Если бы вы попросили меня ввязаться в это снова, ни в коем случае я бы не пошел на это, если бы в моей команде не было Люка. Невозможно. Его роль была очень важна. Он тоже повлиял на меня. Он сделал меня лучше как игрока и как человека», – лестные слова Майкла, которые одновременно отвечают на сакраментальный вопрос.
Почему Люка Лонгли не оказалось в «Последнем танце»?
Потому что это фильм о том, как Майкл Джордан повлиял на успех команды, лиги, популяризацию баскетбола в мире, а не о том, как все остальные повлияли на него. В «Последнем танце» много слов о значимости Пиппена, Родмана, Джексона и даже проскакивает пара снисходительных комплиментов в адрес Джерри Краузе. Но все они те самые яркие персонажи, о которых говорил Лонгли и который сам таковым не являлся. Он был роялем в кустах: большим, незаменимым, объемным, но недостаточно изящным, чтобы вписаться в общий ансамбль. И вместе с тем настолько важным, чтобы снять о нем отдельный документальный фильм.
Фото: Gettyimages.ru/Jonathan Daniel/ALLSPORT, Craig Jones/Allsport, Raymond Boyd; East News/STAN HONDA / AFP, ROBERT SULLIVAN / AFP; ABC News In-depth
